ЭХО ВОЙНЫ ПРИБЛИЖАЕТСЯ

К лету 1942 года жизнь в городе Пятигорске во многом изменилась, побледнела и обеднела. Приближалось тревожное эхо войны. Госпитали переполнялись ранеными. По ночам мы все чаще ходили на облавы, прочесывали горы и леса, а также отдельные районы города, включая проверку квартир. Искали то « сброшенных с самолета парашютистов», то дезертиров кавказской национальности.

Чудовищная война тем временем бушевала на огромной территории. В конце июля немцы взяли Ростов, и бои перекинулись на Кубань. Лязгая гусеницами, нахраписто и нагло ползли на юг угрюмые танки с крестами на броне. Вслед за ними, прижимая автоматы к бокам, сеяли смерть на чужой земле оравы жестоких завоевателей. Горели станицы и неубранные хлеба. Дым багряными тучами клубился над степью. Но не мог прикрыть истекающих кровью солдат и беженцев, за которыми с воздуха безнаказанно охотились фашистские стервятники.

Прорыв немцев к Сталинграду и на Кубань поставил нашу страну и Красную Армию в тяжелое положение. Сталин, а под его давлением и Генеральный штаб, просчитались в определении главного стратегического удара врага в летней кампании сорок второго года. Они ожидали его на Москву и к ней стягивали свежие дивизии и новое вооружение: танки Т-34, реактивные миномёты, более совершенные самолёты. В то же время обескровленные в предшествующих боях армии Южного фронта почти не пополнялись. Они занимали оборону по левому берегу Дона на фронте в 320 км и насчитывали в своём составе 112 тысяч бойцов, 17 танков и 130 самолётов.

Противник всё делал для дезинформации нашего командования, будто наступать на юге он не собирается и что его цель – Москва. А втайне готовился нанести удар именно на юге, чтобы выйти к Волге и Кавказу, а потом глубоким охватом с юго-востока окружить и уничтожить наши войска в Центральной России, затем взять Москву и до начала второй зимы победоносно закончить войну. Ставились также задачи выйти к Кавказу, захватить его нефтяные районы, затем выйти на турецко-иранскую границу для развития наступления на Ближний Восток и в Индию. У Гитлера был аппетит планетарный.

Для захвата Кавказа гитлеровское командование разработало план под названием «Эдельвейс». Была создана сильная группировка войск, в которой насчитывалось 167 тысяч солдат и офицеров, 1130 танков, 4540 орудий и до тысячи самолётов. Наступление началось 25 июля. Три танковых корпуса при поддержке авиации нанесли сильный удар по 37-й армии и прорвали фронт шириною в 60 км. В прорыв устремились танковые и моторизованные соединения врага. Сбивая и обходя слабые заслоны на своем пути, они быстро продвигались в направлении Краснодара, Ставрополя и Новороссийска. Создавалась реальная угроза Кавказу. Надо было остановить врага любой ценой.

28 июля 1942 года вышел известный приказ N227 за подписью Сталина. В его суровых и жестких словах шла речь о смертельной угрозе, нависшей над нашей Родиной. Осуждались отступленческие настроения, недостаточная стойкость отдельных частей и соединений, отсутствие в них должной дисциплины и порядка. В приказе были обозначены мероприятия по усилению стойкости и боеспособности войск. Создавались заградительные отряды, которые расстреливали отступающих на месте.

Командиры, допустившие отступление своих подчиненных, предавались суду ревтрибуналов. «Ни шагу назад!» - таковым было главное требование приказа.

Оборона Кавказа была возложена Ставкой на Закавказский фронт, так как Южный фронт утерял связь с войсками и прекратил свое существование. Из Закавказья началось выдвижение войск на рубеж реки Терек, где планировалось не только остановить, но и разгромить врага. Только теперь сюда начало поступать пополнение людьми и вооружением.

Одновременно создавался передовой оборонительный рубеж по реке Кума. Сюда стягивались все местные резервы: 12-й учебный полк, Полтавское автотракторное, Новочеркаскское кавалерийское, Ростовское артиллерийское военные училища, мотострелковый и минометный батальоны, курсы «Выстрел», два дивизиона бронепоездов и другие подразделения. Возглавлял эти разрозненные войска генерал-майор Тимофеев – заместитель командующего 9 армией, которая в это время находилась на переформировании за Тереком. Генералу Тимофееву оперативно подчинялась 11-я дивизия НКВД, которая прикрывала подступы к Минеральным водам и другим городам-курортам.

Ставка, очевидно, надеялась, что объединенными силами отступающей из-под Ростова 37-й армии и отрядов зоны прикрытия генерала Тимофеева удастся остановить противника на Кумском рубеже до подхода войск Закавказского фронта. Сталин, наверное, был настолько уверен в этом, что запретил проводить эвакуацию из городов-курортов, дабы «не сеять паники». Это было бесчеловечное, преступное распоряжение, так как в Пятигорске, Кисловодске, Железноводске и Ессентуках находилось в это время несколько десятков тысяч раненых фронтовиков. Этим распоряжением Верховного большинство из них было обречено на фашистский плен и смерть.

Сталин также не осознавал в полной мере, в каком плачевном состоянии отступали войска Южного фронта к предгорьям Кавказа. 37-я армия потеряла ещё на Дону всю артиллерию и танки. В ее составе оставалось всего около трёх тысяч человек, почти безоружных и подавленных психологически. Измученные и голодные, поодиночке и группами брели они через Пятигорск к заветному Нальчику – месту переформирования армии. Об их использовании на Кумском рубеже не могло быть и речи.

В то же время и передовые отряды зоны прикрытия не были в состоянии оказать серьезное сопротивление бронированным полчищам врага, так как вооружены они были слабо. У них имелись лишь винтовки, гранаты, пулемёты да редкие противотанковые ружья и 45 мм орудия с ограниченным количеством боеприпасов. Они могли остановить противника временно, до подхода его главных сил.

В связи с резким ухудшением обстановки на фронте занятия в училище были прекращены. В нашем батальоне шла подготовка к выпускным экзаменам. На каждого из нас уже была подготовлена форма техника-лейтенанта. Одни командиры говорили, что ожидается приезд на экзамены представителя фронта или военного округа, другие – что выпустят без экзаменов, а третьи – что предстоит эвакуация училища глубже в тыл. А вышло так, что те курсанты, которые через месяц вышли из боёв целыми, были отправлены в город Мары Туркменской ССР и там получили офицерские звания. А те, кто сложил свою голову или попал в плен, как я, остались курсантами навсегда.

В последние дни наши девушки с тревогой спрашивали, что же будет дальше, не придут ли немцы и сюда. Однажды такой вопрос поставила передо мной и моя Катя Головинова.

- Нет! Здесь они не пройдут! – ответил я так, как говорили нам наши командиры. – Скоро они получат по зубам!

Но уже 4 августа стало ясно, что враг где-то недалеко. Ночью часть курсантов в количестве 700 человек была поднята по тревоге и на машинах выброшена на Кумский рубеж. Они забрали почти все имеющееся в подразделениях оружие. В ротах осталось по 20-30 винтовок для несения караульной службы и патрулирования города.

Этот отдельный курсантский батальон под командованием подполковника Каневского вместе с другими войсками зоны прикрытия встретил на Кумском рубеже авангардные части противника и задержал их на два дня, заставив развернуться по фронту. Затем с 8 августа по 3 сентября батальон, отступая, вел сдерживающие бои по линии Георгиевск-Прохладный. В бою за г. Прохладный батальон потерял почти половину своего состава и был снят с боевого участка, а затем отправлен к новому месту дислокации училища.

Из Пятигорска срочно была вывезена матчасть училища, а также 500 курсантов нового набора. Осталось нас, стариков, в двух городках около 500-600 человек. Мы продолжали нести внутреннюю и гарнизонную службу. Обеспечивали порядок в городе. А также ходили на работу по эвакуации военного имущества и государственных ценностей.

Воочию мы увидели и почувствовали приближение фронта, когда через город начали проходить отступающие подразделения, группы бойцов и солдаты-одиночки 37–й армии. Измученные, грязные и голодные, они с озлоблением говорили, что у немцев много танков, самолетов, миномётов, автомашин, мотоциклов, а у нас одни винтовки. От самого Ростова они прорывались из окружений пешим ходом. Одного такого красноармейца я видел босого, едущего верхом на быке, с карабином за плечами. Картина была и смешная, и горькая, совсем не похожая на те, которые мы иногда видим в кинофильмах, где, как правило, грязные немцы бегут, а наши их преследуют.

У Лермонтовского разъезда, а также по различным тропам, ведущим к Пятигорску, были расставлены посты из курсантов. Отступающие подразделения и группы бойцов во главе с командирами пропускали без особой проверки, а одиночек задерживали и отбирали оружие, отправляя их на сборные пункты для проверки.. Останавливая и проверяя их, мы, не нюхавшие фронтового пороха, строго, с укором смотрели им в глаза, подозревая чуть ли не в каждом потенциального дезертира или труса, бегущего с поля боля. Так нас настраивали «проницательные» наши политработники.

Это хаотичное отступление прекратилось к 6-у августа. Наступила зловещая пауза, которая длилась три дня. Именно на такой срок войска зоны прикрытия смогли задержать танковые армады врага на Кумском рубеже и дать возможность 37-й армии оторваться от наседавшего противника.

Самое страшное и жалкое произошло 7 августа. Из госпиталя Пятигорска и других городов-курортов были выпущены раненые, которые могли самостоятельно ходить. Им врачи объявили: кто может двигаться, пусть уходит, дабы избежать плена и расстрелов. И они потянулись вереницами к Нальчику. Это была жуткая картина. Стояла тридцатиградусная жара, а эти люди в госпитальной одежде, с бинтами на голове, руках и ногах, поддерживая друг друга, с трудом шли по пыльной дороге на юг. А в это же время их тяжело раненые товарищи оставались на месте, обреченные на фашистские лагеря, муки и смерть.

С утра 8 августа все магазины города были открыты для бесплатной раздачи населению продуктов и товаров. К вечеру государственные учреждения и конторы опустели. Пронырливые обыватели тащили оттуда мебель, ковры, дорожки, посуду. А курсанты по-прежнему стояли на постах, грузили на машины военное имущество, не ведая о том, что завтра их ожидает трудный боевой экзамен.

Для более полного понимания обстановки того времени я приведу отрывок из беседы бывшего командира 12 роты ст. лейтенанта Кириллова (ныне полковник в отставке) (батько зустрічався з ним перед написанням спогадів – автор) с бывшим первым секретарём Пятигорского горкома ВКП(б) Бороховым, котрого он по заданию начальника училища навестил в госпитале г. Тбилиси, где тот лечился после ранения.

КИРИЛЛОВ: „Как могло такое случиться, что до самых последних дней в городе царила непонятная беспечность, не вывезли ранених и огромного количества продуктов для госпиталей, которые хранились в подземном хладокомбинате?”

БОРОХОВ: „Да, это была трагедия. О быстром продвижении немцов от Ростова к предгорьям Кавказа нам было известно. Но я, как комиссар комитета обороны городов-курортов, получил приказ Верховного никакой эвакуации не призводить, дабы не создавать паники. Сталин утверждал, что враг будет остановлен и разбит на Кумском рубеже и жемчужина Кавказа не будет сдана противнику. Мы Сталину беспредельно верили, и его приказ ободрил нас. Однако 6-го августа мне сообщили, что вражеские танки были замечены у Минеральных Вод. Я с небольшой группой курсантов выехал туда, и мы успели поджечь армейские склады с обмундированием. Стало ясно, что завтра или послезавтра немцы ворвутся в Пятигорск. Потому я отдал распоряжение всем государственным учреждениям и организациям оставить город, а магазины и склады открыть для населения. Будь моя воля, я бы отправил в тыл хоть тяжело ранених ещё несколько дней назад на автомашинах, которые шли через наш город к Нальчику. Но это грозило общей паникой, нарушением воли Верховного. Расправа за такое самоуправство могла быть крутой.”

КИРИЛЛОВ: „А как Вы сами были ранены?”

БОРОХОВ: „Утром 9-го августа я находился в госбанке, возле котрого сосредоточились 40 машин, нагруженных госудаственными ценностями, которые стекались сюда из всех банков северного Кавказа, и я нес за них персональную ответственность. В моём распоряжении было с полсотни милиционеров и несколько ответственных партийных работников. Около 12 часов дня колонна выехала из Пятигорска в направлении Георгиевска. По центральной дороге в сторону Нальчика мы не решились ехать, опасаясь, что вражеская авиация держит под контролем это основное шоссе и может разбомбить нас. К тому же, она была запружена тысячами раненых. Они будут останавливать, требовать, чтобы их подвезли, возмущаться, что милиция „драпает”, а их не берёт. Им не раскажешь, что везём мы деньги, золото и ценности на миллионы рублей. Потому и поехали окольными путями, не очень заметными с воздуха. К вечеру мы столкнулись с немецкими мотоциклистами – разведчиками. Произошла ожесточённая перестрелка. Я ехал в легковой автомашине, по которой немцы дали несколько очередей, и я был тяжело ранен. Но колонна прорвалась к Прокладному.”

Здесь есть над чем поразмыслить. Для денег, золота и настоящих ценностей хватило бы и десятка автомашин. Но, как признался Борохов, везли они сотни бюстов Ленина и Сталина, даже несколько памятников. Оставить их в Пятигорске не было никакой возможности. За этим зорко следили специальные эмиссары госбезопасности. Вот и спасали изваяния коммунистических идолов, а раненых защитников Родины бросали на произвол судьбы.

 В это время (серпень 1942 року - автор) начальник училища полковник Садовский метался на своей «Эммочке» по горячему треугольнику Пятигорск – Георгиевск - Нальчик. В Пятигорске оставались почти треть личного состава училища, которую надо было в последний момент вывезти из города и эвакуировать в тыл. На это имелся приказ из Главного управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. Под Георгиевском отдельный курсантский батальон подполковника Каневского вёл сдерживающие бои с противником, выполняя приказ командующего Северной группой войск Закавказского фронта генерала Масленникова. А в Нальчике стоял на железнодорожных путях последний неотправленный эшелон с имуществом училища и семьями комсостава. Пока он не отойдёт, нельзя снимать и курсантский заслон в Пятигорске. В составе этого заслона был и я со своими товарищами по взводу.

Настоящий экзамен начался для нас 9-го августа. Было воскресенье, солнечное и жаркое. Это был день моего рождения. Мне исполнилось 19 лет. Год назад в этот день я принимал присягу, а теперь надо было исполнить свой долг перед Родиной.

С утра, как обычно, все подразделения разошлись по службам и работам. По-прежнему охраняли аэродром, хладокомбинат, электростанцию, вокзал, источник питьевой воды, патрулировали улицы, парки. Как и в предыдущие дни, никаких приказов по организации обороны города или вывода из него оставшихся курсантов не поступало. А спрашивать об этом в армии не положено. За разговоры об эвакуации и даже об обороне города могли обвинить в пораженческих настроениях, в недооценке боевой мощи Красной Армии, в неверии самому Сталину. А вести разговоры об оставлении города – значит прослыть трусом и паникёром со всеми вытекающими из этого последствиями. Тогда боялись не столько врагов, как самих себя. Ведь нередко делались самые невероятные выводы из самых безобидных ситуаций, разговоров и поступков, стоило только какому-нибуть верноподданному карьеристу сообщить «куда следует».

За тебя всё знали и решали на верху, а ты будь готов беспрекословно выполнять любой приказ. Такой жесткой была регламентация поведения каждого бойца и командира. Нередко это стоило лишней крови. Но она расценивалась как пролитая за правое дело. Это поощрялось, воспевалось и одухотворялось именем «великого вождя и полководца» товарища Сталина.

Как же развивались события в этот день?

К обеду отдельные взводы начали возвращаться в свои городки для принятия пищи, а их командиры с той же целью расходились по квартирам или в столовую для комсостава, которая находилась в центре города. По улицам везде суетились люди, опустошая магазины, склады, учреждения. И, пожалуй, никто не почувствовал опасности, пока не резанули вдоль центрального проспекта пулемётные очереди и стали рваться снаряды, выпущенные из танковых пушек. Началась обычная в таких случаях паника. Жители прятались по домам, а к мосту через Подкумок стремглав неслись запоздалые беженцы, последние работники милиции и других военизированных служб, чтобы выскочить на шоссе, ведущее к Нальчику.

Вот как вспоминает эти события бывший командир 12 роты Кириллов, находившийся тогда в самом центре города:

«К 13.00 пришел я в столовую начсостава, но она оказалась закрытой. Тогда меня пригласил к себе на квартиру мл. лейтенант Верхуша. Возле штаба училища мы увидели легковушку комиссара училища Цыплакова.Рядом с ней стоял его адъютант лейтенант Бессонов. Чтобы узнать новости почти из первых рук, пригласили и его на товарищеский обед. Пришли на квартиру к Верхуше. Находилась она на третьем этаже по ул. Анджиевского. С балкона хорошо был виден штаб училища и центральный проспект. Верхуша начал готовить на стол, а мы с Бессоновым повели разговор о последних новостях.

- Послушай, Николай, - обратился я к нему, - ты всё время ездишь с с начальством и должен знать, где сейчас немцы?

- Немцы вчера заняли Минеральные Воды, - отвечает Бессонов таким тоном, будто ничего особенного не случилось.

- Так почему же нам ничего об этом не говорят?

- Не говорят, чтобы не было паники.

- Вот здорово!?

В это время послышались взрывы снарядов и пулемётные очереди. Мы выскочили на балкон и обомлели: по проспекту двигался немецкий танк в сторону Цветника, а за ним, стреляя на ходу, бежали цепью автоматчики в серо-зелёной форме, в касках и с засученными рукавами.

Нас будто ветром сдуло вниз. С криком «Мой комиссар!» Бессонов помчался к штабу, а мы с Верхушей стали пробираться к своему Нижнему городку.»

Как позже выяснилось, передовые части 3-й танковой дивизии немцев опрокинули боевые порядки 11-й дивизии НКВД и Новочеркасского кавалерийского училища, прикрывавших Пятигорск, и ворвались в город.

Краткая оперсводка нашей 9-й армии за этот день гласила:

«Противник в 14.00 9 августа десантной группой из 8 танков и до 100 автоматчиков на автомашинах и мотоциклах ворвался в Пятигорск, разрушил линии связи и ведёт уличный бой.»

Немцы с ходу захватили вокзал и центр города, обстреляли из танковых пушек оба военных корпуса, но взять их не смогли. Очевидно в начале операции у них не хватило для этого сил, и они ограничились их блокировкой.

Несмотря на то, что к обороне города училище не готовилось и его подразделения были распылены, с первых минут врагу всё же было оказано сопротивление. Правда, очаговое, неорганизованное, но смелое и дерзкое. В различных местах возникли боевые отряды и группы во главе с инициативными и смелыми командирами.

Первыми заметили противника и вступили с ним в бой 14 курсантов из нашей роты под командованием мл. лейтенанта Дубовика. На вершине горы Машук был пост ВНОС (воздушного наблюдения за самолётами). Там они дежурили в этот день. Увидев немцев, ехавших на машинах, они сразу же резанули по ним из зенитного пулемёта и винтовок. Те бросились врассыпную по зарослям и рвам, а затем открыли миномётный огонь по вершине и пытались овладеть ею. Курсанты метким огнём уничтожили с десяток фашистов ещё на машинах, а потом отстреливались, пока были патроны, и отошли к своим за Подкумок.

Этот подвиг воспел известный поэт С.Маршак в стихотворении «Баллада о 15-и», опубликованном в журнале «Пионер» № 1 за 1943 год:

Конечно, 15 – число небольшое,

Но если пятнадцать ребят

Готовы сражаться, как эти герои,

Врагу они путь преградят.

Немецкие танки неслись к Пятигорску,

Был выброшен вражий десант,

Когда комсомольцев отважную горстку

Собрал молодой лейтенант.

Разбойники в касках взбирались на скаты,

На славную гору Машук.

Одна за другой в них летели гранаты

Из метких, уверенных рук.

Навстречу машинам со знаком павучьим

Часа полтора напролёт

С вершины летели бутылки с горючим

И сыпал свинцом пулемёт.

14 храбрых сражалось с десантом

Винтовкой, гранатой, штыком.

15 их было с лихим лейтенантом,

16 – с горой Машуком.

Немецкие каски усеяли склоны,

Дороги у ног Машука,

Пока занимали рубеж обороны

Кавказские наши войска.

Были и другие схватки с немцами. Дежуривший по городу взвод лейтенанта Дворака встретил возле комендатуры автомашину с гитлеровцами залповым огнём из винтовок и уничтожил восемь фрицов, которые слезли с машины. Остальные скрылись.

Мастер штыкового боя мл. лейтенант Плахотько буквально охотился с двумя курсантами за отдельными гитлеровскими мародёрами. Во дворе одного госпиталя они убили четверых немцев, а пятого взяли в плен, но довести его к своим не смогли. При попытке сбежать его пришлось уничтожить.

Двое суток удерживали оборону на реке Подкумок курсанты Нижнего городка. Они не дали возможности немецким танкам переправиться через мост на шоссе, ведущее к Нальчику. Один танк поджёг бутылками с горючей смесью курсант 12 роты Сегаль, ныне генерал-майор в отставке. Два танка подбили с противотанковых ружей курсанты 9-й роты Игнатенко и Кривобок.

Особый подвиг совершил лейтенант Герман Пестов. Он подобрал восемь добровольцев и посадил их на трактор «Комсомолец» (лёгкая танкетка с лобовой бронёй и пулемётом).

На рассвете 10 августа они ворвались в город и пронеслись по центральному проспекту от Цветника до вокзала, расстреливая ошарашенных фрицев из пулемёта и автоматов, поджигая бутылками с горючей смесью стоящие вдоль дороги автомашины с грузами. Немцы всполошились и выслали два танка против «русского панциря». В стычке с ними Пестов и пять курсантов погибли, остальные переправились через речку вплавь и возвратились к своим. Улица, на которой пал отважный лейтенант, названа его именем.

А теперь расскажу, что произошло в нашем Верхнем городке. Размещалось там 4 роты – 13, 14, 15 и 16, по 160 человек в каждой. Это был наш 4-й батальон. Но осталось в городке не больше 300 человек. 16-я рота целиком убыла на Кумский рубеж, из остальных туда же взяли по 1-2 взвода. К тому же 9 августа один взвод 15-й роты охранял аэродром, и один взвод из нашей роты нёс гарнизонную службу в Кисловодске. Так что ко времени вторжения немцев на месте осталось около 200 курсантов. (Примерно столько же осталось курсантов и в Нижнем городке).

Наш 2-й взвод 13-й роты в количестве 40 человек грузил в этот день топографические карты на машины из складов военного округа. Где-то в 13.30 мы возвратились в городок. И только выстроились идти на обед, как где-то из-за Машука донеслась непонятная стрельба. Как позже выяснилось, это встречал немцев пост ВНОС с вершины горы. Задем раздались орудийные выстрелы и пулемётные очереди в районе вокзала. Немцы приближались к городу со стороны Винсадов и Лермонтовского разъезда. Это был передовой полк 3-й танковой дивизии врага, а не десант, как утверждалось в оперативной сводке 9-й армии, полученной от девушки-радистки из Пятигорска, в котором она была специально оставлена.

Из штаба батальона выскочил дежурный по городку лейтенант Воронов. Он во весь голос подал команду: «Тревога! В ружьё!» - мы бросились в казарму за винтовками, которыми немного разжились у отступающих бойцов 37-й армии. Их в нашем взводе оказалось 26 на 40 курсантов. Имелось также противотанковое ружьё с семью патронами и ящик противопехотных гранат. У меня винтовки не было, так как за мной была закреплена плита от ротного учебного миномёта.

В первое время обстановка была неясная. В городе творилось что-то неладное. Телефоны не работали. Мы заняли оборону возле кладбища, за каменной стеной. Во все направления были посланы разведчики, а к штабу училища – посыльные. Вскоре они принесли известие, что в городе немецкие танки. В это время мы заметили, как от разъезда к вокзалу двигалось несколько танков, два из нихъ повернули с полдороги к нашему городку. Тогда расчёт противотанкового ружья выдвинулся вперёд и спрятался ка камнями. Когда передний танк приблизился метров на 250, его подбили со второго выстрела, а второй танк попятился назад и свернул к вокзалу. Мы с воодушевлением поздравили сержанта Левченко с его первой победой. Танк до ночи стоял без движения, а когда стемнело, немцы его убрали. Вызывались смельчаки подползти и и поджечь его бутылками со смесью. Но лейтенант не разрешил, говоря, что местность открытая, и засевшие в танках фашисты могут открыть огонь. Они, возможно, того и ждут.

Вскоре у нас начались стычки с автоматчиками, которые пытались просочиться к городку по окраинным кварталам. Они пускали очереди вслепую. А мы из укрытий били по ним прицельно. Получив отпор, они отошли, унося убитых и раненых. Курсанты 14-й роты во главе с мл. лейтенантом Плахотько преследовали их до больницы Красного Креста и школы. Там Плахотько был ранен, а один курсант убит.

Стояла сильная жара. Так как у меня не было винтовки, я стал связным л-та Воронова. Бегать с приказаниями от группы к группе приходилось без передышки. Вся моя гимнастёрка была мокрая от пота. И я попросил разрешения снять скатку (скатанную шинель) и занести её на хранение в угловой дом. Мы тогда наивно полагали, что этот «десант» уничтожим быстро и пойдём обедать в столовую.

Получив «добро» от своего временного командира (Где в это время был наш взводный Гавва, мы не знали), я зашёл во двор. На крыльце меня встретила пожилая женщина лет 70-и. Она робко спросила: «Что тебе, сынок?» Я в двух словах высказал свою просьбу и протянул скатку. Она приняла её на свои протянутые руки, прижала к груди да как зарыдает. Я растерялся, не зная, что делать. Но уговаривать её было некогда, и я, проронив что-то успокаивающее, выбежал из двора.

Эта женщина мне запомнилась на всю жизнь. Очень похожая она на сегодняшнюю белорусскую киноактрису Станюту С.М. Я бы мог описать до мельчайших подробностей её вопрошающее лицо, скорбные глаза и набухшие жилочки на руках. То ли её сын или внук был где-то на войне, то ли она глубоко чувствовала приближение той смертельной опасности, которая угрожала и её мирному семейному очагу. Вернуться в этот дом мне уже не пришлось, хотя ночью я снова был возле него. Не знаю, как долго хранилась в нём моя курсантская шинель. Хотелось верить, что семейное предание о ней ещё живо.

После этого лейтенант Воронов послал меня за группой курсантов, увлёкшихся преследованием автоматчиков. И я побежал по переулкам в направлении выстрелов. В одном месте был обстрелян из автомата. Рванулся через улицу и упал за домом, а с его угла так и сыпанули мелкие деревянные щепки, вырванные автоматной очередью. Назад уже вёл ребят дворами, так как улицы обстреливались, а у наших кончились патроны.

Вскоре немцы обстреляли из миномётов наш городок и кладбище, затем пошли на приступ, чтобы захватить его. Танков здесь использовать они не могли, так как местность была гористая. Поэтому автоматчиков мы отбили и даже преследовали. В бою пало смертью храбрых несколько курсантов и комсорг батальона младший политрук Максимов, возглавивший контратаку. Были также раненые.

За Подкумком, возле переправы, нас собралось 160 человек. Командиры о чём-то совещались. Но вот подъехала легковая автомашина начальника училища полковника Садовского С.П. Мы построились мгновенно. Из машины было вынесено Красное знамя училища и на его фоне полковник отдал приказ следующего содержания:

«Город занят вражеским десантом. Численность его невелика, но он имеет несколько лёгких танков. Ваша задача – с наступлением темноты кружным путём забраться к немцам в тыл и ударить по ним со стороны Машука и Лермонтовского разъезда, отрезать пути к отступлению и ворваться в северо-западную часть города. Одновременно с юга, из-за Подкумка, пойдут в наступление курсанты 3-го батальона. Они должны захватить центральный проспект города. Их поддержит пограничный полк в составе 300 штыков и артиллерийской батареи. Враг боится ночной атаки, а вам хорошо знакома каждая улица. Поэтому действовать надо смело и решительно. К утру город должен быть освобождён. Это будет для Вас, выпускников, экзамен на верность Родине и на будущие лейтенантские звания.»

Кто-то спросил, как быть тем, у кого нет винтовок. "Винтовок у нас нет, их надо добыть в бою," - был ответ. – А патронов и гранат мы вам подвезли немного» . Их сразу же раздали.

 Только через 40 лет узнал я от полковника в отставке Кириллова, что начальник училища собирался отправить нас в тыл, к Нальчику. Но в дело вмешался командующий зоной прикрытия генерал Тимофеев. Он якобы отчитал полковника Садовского за то, что мы оставили Верхний городок и приказал ночной атакой выбить противника из города.

Это было авантюрное решение. Я думаю, что генерал Тимофеев отлично понимал, что выбить немцев из города такими силами, с одними винтовками в руках невозможно. Знал он и то, что в городе не десант, а к ночи был уже танковый корпус. Но ему надо было доказать высшему начальству, что его войска дрались до последнего солдата и патрона.

Отдав необходимые распоряжения, полковник Садовский уехал. В машине мы заметили его сына нашего возраста, какую-то женщину и батальонного комиссара. Сопровождал их грузовик с десятком младших командиров, вооружённых ручными пулемётами. На одном грузовике уехал за старшего и л-т Воронов.

Командиром сборного отряда Садовский назначил ст. лейтенанта Дейнеку – командира 14-й роты. Было ещё два или три лейтенанта из разных рот. Смеркалось, и отряд двинулся в обратный путь. В это время, наверное, с Машука, а может, где-то рядом бил наблюдатель, то с перелётом стали рваться артиллерийские снаряды. Мы бегом скрылись в зарослях. Через речку переправлялись в сумерках. Узенький настил был шаткий, пропускал только по одному, мы разделись и пошли вброд, подняв над головой одежду и оружие. Кое-кто на ямах нырнул с головой. Но в общем преодолели реку благополучно. Только у Михаила Левина свело ноги, и его оставили у переправы охранять наши ранцы и скатки, с которыми идти в бой неудобно.

Здесь к нам, наконец, подошла группа командиров из нашего 4-го батальона. Среди них были: командир 15 роты ст. лейтенант Антонюк, командир нашего взвода воентехник 2-го ранга Гавва, командир 3-го взвода нашей роты ст. лейтенант Мордашов, подменный командир взвода – практикант-техник лейтенант Никитенко. Мы их целый день не видели. Где они были – никто не знал, только удивлялись: в городе немцы, а командиров нет. Оказалось, что они отправляли свои семьи на эшелон в Нальчик, а нами командовали чужие лейтенанты и свои сержанты.

Всех командиров привёл бывший преподаватель тактики капитан Быков. Но не тот капитан Быков, который был командиром нашей 13-й роты. Его где-то за месяц до этих событий забрали от нас в действующую армию, а нам назначили старшего лейтенанта Дягилева. Но он ушёл с частью роты (1-го и 4-го взвода) на Кумский рубеж. Над оставшейся частью роты за старшего оставался ст. лейтенант Мордашов.

Несколько слов о капитане Быкове А.Э. – преподавателе. В августе-сентябре 1941 года был он в Сводном полку командиром 3-го батальона. Был ранен. После выздоровления снова преподавал тактику. А когда были образованы передовые отряды зоны прикрытия городов-курортов, он попал в адъютанты к генералу Тимофееву, который и направил его с группой командиров в наш отряд.

Капитан Быков сразу же объявил, что наш отряд преобразуется в сводный батальон, командиром которого назначен он. Надо сказать, что нас в это время было уже более двухсот человек. К нам пробился взвод из Кисловодска и несколько групп курсантов, несших в разных местах гарнизонную службу.

Своим заместителем Быков назначил ст. лейтенанта Мордашова, а начальником штаба – воентехника 2-го ранга Гавву. Командирами рот остались: 14-й – Дейнека, 15-й – Антонюк. А нашу 13-ю полроту принял Никитенко.

После короткого привала и организационных уточнений отряд-батальон двинулся к Машуку и Верхнему городку. На подходе к ним 15-я рота отделилась и пошла прочёсывать заросли у подножья Машука с конечной целью захвата Лермонтовского разъезда. Затем 14-я рота пошла мимо Машука через верхнюю часть кладбища, чтобы очистить свою полосу от возможных огневых точек противника, замеченных с вечера, а потом вместе с 15-й ротой повернуть на город и атаковать противника на его окраине.

Наша 13-я рота в количестве 70 человек тихо вошла в городок. Он был пуст. Выйдя из него, мы сосредоточились там, где днём держали оборону, и стали ждать сигнала на общую атаку. Было примерно 23.00 ночи. До окраины, где по данным разведки разместилось тыловое охранение «десанта», оставалось метров 300-400.

Командиры наши в сторонке о чём-то совещались, а мы тем временем вместо обеда и ужина утоляли свой голод яблоками из соседних садов. Никто не спрашивал, в каком состоянии наши желудки, а в бой надо было идти.

Но вот в сопровождении охраны появился капитан Быков. Из нашей роты отобрали 30 человек. Всем дали винтовки и по подсумку патронов, а также по 2-3 гранаты. Капитан Быков разъяснил задачу. Надо произвести разведку боем. Мы должны незаметно приблизиться к домам, за которыми размещалось хозяйство бывшего кавалерийского училища. Там стояли скирды соломы и сена, якобы взятые на прицел артбатареей 26-го погранполка. Если нам удастся зацепиться за крайние дома, то по сигналу двух красных ракет ударит по стогам артбатарея и пойдут к нам на помощь 14 и 15 роты.

Наш 2-й взвод был наиболее полным, поэтому все мы попали в атакующий отряд, который возглавил техник-лейтенант Никитенко, а его заместителем стал сержант Левченко.

Примерно в 24.00 двинулись мы на задание. Ночь была тихая и лунная. Только трассирующие пули почти непрерывно чертили в воздухе свои огненные следы. Немцы то ли нас отпугивали, то ли сами себя успокаивали стрельбой.

Мы шли молча и быстро, напряжённые, готовые в любую минуту кинуться в рукопашную. Личным оружием, штыком и прикладом мы владели, как волк зубами. В темноте это могло дать нам какое-то преимущество при сближении с противником. Мимо кладбища вышли на голый простор. Надо было эти последние метры преодолеть быстро и незаметно. Пригибаясь, пошли почти бегом и у самой окраины, метрах в 70 от вражеских передовых постов, были обнаружены.

Вспыхнули осветительные ракеты, ударили автоматные очереди. И в этот же миг л-т Никитенко крикнул: «Вперёд! Бей фашистов!» С криками «ура!» мы рванулись вперёд, на бегу стреляя из винтовок. С первых позиций, которые немцы занимали в природной ложбинке, мы их выбили.

Фрицы, ошарашенные внезапным ударом, отстреливаясь, уходили за дома. Было видно, как с перерывами отдалялись точки, из которых неслись к нам, будто осы, трассирующие пули. Но и мы вынуждены были залечь в захваченной ложбинке, так как встречный автоматный огонь казался нам весьма плотным, и у нас появились первые убитые и раненые. Получилась как бы вынужденная передышка.

В стане врага поднялся невообразимый галдёж – крики, команды, вопли раненых. А Никитенко во весь голос командовал: «Первый взвод слева, второй – справа окружай!» Хотя никаких взводов не было. И обещанной артиллерийской поддержки из-за Подкумка не последовало. Но громче стал доноситься бой от Машука. Это 14-я рота, увидев красные ракеты и услышав отголоски нашего боя, пошла в атаку на огневые точки противника в своей полосе.

Мы попытались охватить конное хозяйство с флангов. Однако немцы, почуяв опасность, подожгли скир